Брякнул металл — во двор вошел ранний гость, высокий старик в старомодном халате, явно не кунг-харец. Саиль попыталась вспомнить, знакомилась ли с этим человеком во время своего легкого помешательства. Нет, точно — нет. Что же ему надо? Запоздало подумалось, что запоры на воротах следовало бы проверить, а соседи, наверное, тоже спят. Успокаивало присутствие во дворе зомби.
Гость отвесил провидцу сложный, не знакомый Саиль церемониальный поклон. И лицо-то у него не праздничное, и орнамент по воротнику такой интересный. Волшебник, и при этом — не пастырь. Саиль попыталась представить, как такое могло бы произойти. Может, он вышел из возраста раньше, чем пастырская повинность стала всеобщей и обязательной?
— Я — старый человек, моя жизнь катится к закату, — негромко начал странный гость. — У меня нет времени ждать откровений! Скажи мне, КТО привел нас сюда?
Все равно, что спросить: "Есть ли бог?" и требовать аргументированного ответа. Какие слова Лучиано подберет для этого человека? И можно ли доверить объяснение таких истин словам?
Провидец вздохнул, открываясь вовне, и Саиль на мгновение увидела мир его глазами. Вот первые ростки эшольции, уже мнящие себя перистыми зарослями в ярко-желтых цветах. Вот мятое ведро, твердо намеренное служить долгие годы. Камни двора, трепетно ждущие тени от еще не существующего в реальности дерева.
Провидец протянул открытую ладонь — на ней лежал орех.
Дерево. Камни. Ведро, преданно носящее воду для полива. Цветам было все равно — они не собирались так долго жить. И где-то бесконечно далеко — ребенок, выбирающий крошки мякоти из разбитой скорлупы. Спящее семечко уже пустило корни в будущее, породив фейерверки возможных событий, заявило о своем праве на жизнь и победило. Саиль видела место, куда закатится упавший с ладони орех, форму ростка, блеск кожистых листьев…
— Хочешь съесть его?
Сердце девочки пропустила удар.
Старый маг покачал головой и вдруг ударил провидца по ладони. Орех укатился, и Саиль была уверена, что не сможет теперь его найти. Лучиано улыбнулся:
— Скажи, КТО заставил тебя это сделать?
Пару долгих минут старик посидел молча, потом, в каком-то оцепенении, поднялся и, не прощаясь, ушел. Саиль с недоумением посмотрела на провидца.
— Он уже знает, — объяснил Лучиано. — Просто не хочет себе в этом признаваться.
— Разве для него не естественно принять единство мира?
— Да, но теперь он отчетливо видит, из чего этот мир состоит, — фыркнул провидец. — А он привык сливаться в экстазе с чем-то абстрактном, любить существующий только в его уме идеал.
Саиль огляделась в поисках подвоха. Разве не чудесно это утро? Разве не прекрасна жизнь?
На заднем дворе раздался грохот, сонный голос дяди Тимара помянул еретиков и тех, кто оставляет шкафы на проходе.
Фу, как это грубо!
Выражение ее лица развеселило провидца.
— Люди всегда неправильны, непредсказуемы, непослушны, — констатировал он. — Они эгоистичны, не ценят доброго отношения к себе и не прислушиваются к разумным доводам. Но главное — этот мир принадлежит не только им.
И Саиль вдруг увидела — мальчик, ПАДАЮЩИЙ со старого дерева на щербатые камни двора. Может ли она, зная это, позволить ореху прорасти? Лучиано печально улыбнулся:
— Когда-то жрецы И’Са-Ори’Та решили срубить все деревья. Дети перестали падать, а потом — перестали жить, потому что дышать им стало нечем. Если в будущем нет возможности упасть, то не будет и возможности подняться. И отличить дурную неизбежность от свободного выбора провидцу практически невозможно, поэтому действовать, ориентируясь на видения, нельзя. Не рожденное будущее нужно нести в сердце и питать своей волей, только тогда путь к нему, не откроется, нет — будет создан.
Саиль покивала:
— Но брусчатку под деревом лучше разобрать. Насыпать песочек…
— … посадить травку, — поддержал ее Лчиано. — Такую, кучерявую, специально для дорожек. Это, конечно, немного другой стиль жизни, однако, ничего невозможного в нем нет.
Саиль улыбнулась. Ох, и всыпят же родители мальчишке, едва не сломавшему себе шею из-за пары зеленых орехов!
День отъезда был назначен, но мы, естественно, никуда не уехали (а что, в этом кто-то сомневался?). По перевалу шли овцы: потерявшие пастбища в Тималао скотоводы волей-неволей возвращались в Ожерелье. Изголодавшаяся скотина с такой силой рвалась к зеленой траве, что грузовики вполне могли скинуть в пропасть.
Я высказал все, что думаю по этому поводу, гордо отказался от виры в виде тощего барана (в нем же мяса нет, одна шерсть!) и улетел рыбачить, закинув на второе сидение мотозмея принадлежности для пикника. Из чувства противоречия выбрал северное направления — в ту сторону протянуть узкоколейку не сподобились. Желаю тишины и одиночества! За считанные минуты Кунг-Харн с его непрекращающимся бардаком остался далеко позади.
Что б они еще раз меня на что-нибудь уговорили без взятки… Поймите правильно, я умею справляться с трудностями, но нельзя же каждое событие превращать в аврал! Все согласовали, обо всем договорились и — опять за рыбу деньги. Раз за разом в тщательно вычерченной пентаграмме кунг-харнской жизни не хватало какой-то критически важной линии и проклятье не ложилось. Такое впечатление, что са-ориотцы — принципиально не обучаемы, а все алхимические диковинки они у соседей сперли!
Но долго злиться в полете нельзя — обстановка не располагает. Уютное тарахтение мотора, непередаваемое ощущение власти над пространством и никаких следов человеческой деятельности внизу. Хорошо! Слева неприступной стеной тянулся Хребет Мира, по центру серебристой лентой — водная гладь (не то — длинное озеро, не то — очень спокойная река). Справа топорщились какие-то заросшие камни и холмики, но меня они особо не интересовали.